Как мы принимаем решения - Страница 63

На первый взгляд, связь между нравственностью и эмоциями может казаться несколько искусственной. Нравственные решения должны основываться на прочном логическом и законном фундаменте. Совершать правильные поступки означает тщательно взвешивать конкурирующие требования, как бесстрастный судья. Подобные представления уходят корнями в прошлое. Светила эпохи Просвещения, такие как

Лейбниц и Декарт, пытались построить систему нравов, полностью свободную от чувств. Иммануил Кант заявлял, что совершение правильного поступка — просто следствие рационального поведения. Аморальность, по его словам, являлась результатом нелогичности. «Чем чаще и спокойнее мы размышляем» о наших нравственных решениях, писал Кант, тем более нравственными эти решения становятся. Современная правовая система все еще придерживается этого устаревшего набора предположений и прощает любого, кто продемонстрирует «дефект рациональности» — таких людей на законном основании признают сумасшедшими, — так как рациональный мозг якобы отвечает за различение хорошего и плохого. Если вы не можете рассуждать, вас не стоит наказывать.

Но все эти древние представления о нравственности основываются на существенной ошибке. Нейробиология теперь может увидеть основу нравственных решений, и в ней нет ничего рационального. «Нравственное суждение похоже на эстетическое, — пишет Джонатан Хайдт, психолог из Университета Вирджинии. — Когда вы видите картину, обычно вы сразу автоматически понимаете, нравится ли она вам. Если кто-то попросит вас объяснить ваше мнение, вы начнете фантазировать… Нравственные споры устроены очень похоже: два человека имеют непоколебимые убеждения относительно какого-то вопроса, их чувства первичны, а основания под них подводятся на ходу, чтобы использовать их в качестве орудий полемики».

Кант и его последователи считали, что рациональный мозг ведет себя как ученый: мы используем рассудок, чтобы создать правильное представление о мире. Это означало, что нравственность для них базировалась на объективных ценностях, нравственные суждения описывали нравственные факты. Но мозг работает не так. Когда вы сталкиваетесь с этической дилеммой, подсознание автоматически порождает эмоциональную реакцию. (Именно этого не умеют делать психопаты.) За несколько миллисекунд мозг принимает решение: вы уже знаете, что хорошо, а что плохо. Эти нравственные инстинкты не рациональны — они никогда не слышали о Канте, — но они являются неотъемлемой частью того, что не дает нам совершать ужасные преступления.

И только в этот момент — после того как эмоции уже приняли нравственное решение, — активируются рациональные участки в префронтальной коре. Люди находят убедительные причины для оправдания своей нравственной интуиции. Когда речь идет о принятии этических решений, человеческий мозг не ученый, а юрист. Этот внутренний адвокат собирает частицы доказательств, апостериорных оправданий и отточенных формулировок, чтобы автоматическая реакция казалась обоснованной. Но эта обоснованность — лишь фасад, искусный самообман. Лучше всего сформулировал это в своей автобиографии Бенджамин Франклин: «Так удобно быть разумным существом, так как это позволяет человеку найти и придумать причину для всего, что он намеревается сделать».

Другими словами, наше стандартное понимание нравственности — философская аксиома тысячелетней давности — прямо противоположно реальности. Мы полагали, что наши нравственные решения являются побочными продуктами рационального мышления, что нравственные правила человечества основаны на таких вещах, как десять заповедей и категорический императив Канта. Философы и теологи извели много чернил, споря о точности логики определенной этической дилеммы. Но эти споры не затрагивали сущности нравственных решений, состоящей в том, что логика и законность имеют к этому всему мало отношения.

Рассмотрим такой моральный сценарий, который был впервые изобретен Хайдтом. Джули и Марк — брат и сестра, отдыхающие вместе на юге Франции. Однажды вечером после чудесного дня, посвященного изучению сельской местности, они вкусно ужинают и выпивают несколько бутылок красного вина. Слово за слово, и Джули с Марком решают заняться сексом. Хотя она принимает противозачаточные таблетки, Марк на всякий случай использует презерватив. Они получают от секса большое удовольствие, однако решают больше им не заниматься. Брат и сестра обещают друг другу хранить это происшествие в секрете и со временем обнаруживают, что секс еще сильнее их сблизил. Сделали ли Джули и Марк что-то предосудительное?

Если вы похожи на большинство людей, ваша первая реакция будет сводиться к тому, что брат с сестрой совершили тяжкий грех. То, что они сделали, очень дурно. Когда Хайдт попросил людей объяснить свои строгие моральные суждения, в качестве самой распространенной причины упоминался риск рождения детей с генетическими отклонениями, а также возможность того, что секс испортит отношения между братом и сестрой. На этом этапе Хайдт вежливо замечал, что Марк и Джули использовали сразу два способа контрацепции и что секс на самом деле только улучшил их отношения. Но эти факты не имели значения. Даже когда их аргументы опровергали, люди все равно цеплялись за убеждение, что заниматься сексом с братом или сестрой почему-то безнравственно.

«Что интересно в этом эксперименте, — говорит Хайдт, — так это то, что люди ищут объяснение тому, почему заниматься сексом с родственником неправильно.