Как мы принимаем решения - Страница 39

Когда Мэри вернулась в институт, ее оценки стали ухудшаться. Она перестала ходить на занятия. Ее результаты за семестр были удручающими: три двойки и одна тройка. Научный руководитель предупредил Мэри, что она может потерять стипендию, и посоветовал обратиться с психиатру. Но Мэри не последовала его совету и продолжала проводить большую часть ночей в местном баре.

Позже весной у Мэри поднялась температура и начался отрывистый и сухой кашель. Сначала она решила, что это последствия слишком частых тусовок, но болезнь не проходила. Она обратилась в студенческий медицинский центр, где ей поставили диагноз — пневмония. Но даже после внутривенного введения антибиотиков и лечения кислородом температура не спала. Иммунитет Мэри, похоже, был подорван. Врачи назначили ей дополнительные анализы крови. Тогда Мэри и узнала, что она ВИЧ-инфицирована.

У Мэри сразу началась истерика. Она сказала врачу, что не понимает собственного поведения. До прошлого лета она никогда не испытывала желания принимать наркотики, спать с кем попало или прогуливать занятия. Она была полностью сосредоточена на своих долгосрочных целях — поступить в мединститут и выйти замуж за Тома. Но теперь она не могла контролировать свои порывы. Он не могла противостоять соблазнам. Она принимала одно безрассудное решение за другим.

Врач Мэри направил ее к Кеннету Хейлману — ныне известному неврологу в Университете Флориды. Хейлман начал с того, что провел с Мэри ряд простых психологических тестов: он попросил девушку запомнить несколько разных предметов, а затем отвлекал ее на тридцать секунд, заставляя считать в обратном порядке. Когда Хейлман спрашивал Мэри, помнит ли она перечисленные предметы, она смотрела на него непонимающим взглядом. Ее оперативная память исчезла. Когда Хейлман попытался предложить Мэри другой тест на проверку памяти, она пришла в ярость. Он спросил, всегда ли у нее был такой раздражительный характер. «Вплоть до прошлого года я сердилась очень редко, — ответила Мэри. — А теперь, по-моему, только то и делаю, что выхожу из себя».

Все эти неврологические симптомы — уменьшенный объем памяти, тенденция к саморазрушению, неуправляемые приступы гнева — говорили о том, что с префронтальной корой головного мозга Мэри что-то не в порядке.

Тогда Хейлман провел с Мэри вторую серию экспериментов: он положил перед ней расческу, но велел не трогать ее. Она сразу же начала расчесываться. Он положил перед ней ручку и лист бумаги, но попросил к ним не прикасаться. Она машинально начала писать. Однако, нацарапав несколько предложений, Мэри заскучала и начала искать новых развлечений. «Казалось, вместо того чтобы опираться на какие-либо внутренние цели, мотивировавшие ее поведение, — написал Хейлман в медицинском отчете, — она была полностью во власти внешних импульсов». Все, что Мэри видела, она трогала. Все, что она трогала, она хотела. Все, что она хотела, было ей необходимо.

Хейлман назначил Мэри магнитно-резонансную томографию. И тогда он увидел опухоль — большую массу, развивавшуюся из гипофиза и давившую на префронтальную кору головного мозга девушки. Она и была причиной ухудшения состояния Мэри. Из-за этого новообразования у нее возникла исполнительная дисфункция, неспособность следовать конкретным целям и задумываться над последствиями собственных действий. В результате Мэри могла руководствоваться лишь теми идеями, которые касались настоящего момента. Опухоль стерла некоторые необходимые особенности человеческого мозга — способность думать о возможных последствиях своих действий, строить планы на будущее и подавлять порывы.

«Это состояние очень распространено среди пациентов, у которых наблюдаются какие-то проблемы с лобными долями, — говорит Хейлман. — Они не могут сдерживать свои эмоции. Если они начинают сердиться, то просто ввязываются в драку. Даже если они знают, что драться плохо, — какое-то когнитивное знание у них все еще может оставаться, — это знание не так важно, как интенсивность того, что они чувствуют». Хейлман уверен, что в случае Мэри повреждения префронтальной коры означали, что рациональный мозг больше не мог регулировать или сдерживать ее иррациональные порывы. «Она знала, что такое поведение вредит ей самой, — говорит Хейлман. — Но все равно продолжала так поступать».

Трагическая история Мэри Джексон подчеркивает значимость префронтальной коры. Так как у нее не было этого особого участка мозга — он был поврежден опухолью, — она не

могла думать о чем-то отвлеченном и сопротивляться самым настоятельным порывам. Она не могла хранить информацию в кратковременной памяти и придерживаться своих долгосрочных планов. Если бы Мэри Джексон спасалась от пожара, она бы никогда не остановилась, чтобы зажечь спичку. Она бы продолжала бежать вперед.

2

Представьте себе, что играете в простую игру на деньги. Вам дали пятьдесят настоящих долларов и попросили выбрать один из двух вариантов. Первый — игра по принципу «все или ничего». Шансы известны заранее: с вероятностью 40 % вы сохраните все пятьдесят долларов, а с вероятностью 6о% потеряете все. Второй вариант более надежный — выбирая его, вы в любом случае останетесь с двадцатью долларами.

Какой вариант выбрали бы вы? Если вы похожи на большинство людей, вы бы взяли гарантированные деньги. Всегда лучше получить что-то, чем не получить совсем ничего, а двадцать долларов на дороге не валяются.

А теперь давайте снова сыграем в эту игру. Рискованный вариант не изменился: вы все равно можете сохранить все пятьдесят долларов с вероятностью 40 %. Однако второй вариант немного трансформировался: на этот раз вы с гарантией теряете тридцать долларов, вместо того чтобы получить двадцать.